Гражданская оборона: на что идут российские школы, чтобы обеспечить свою безопасность

«99 % школ не оснащены согласно антитеррористическим требованиям, – уверен Александр Мандрык. – На предыдущем месте работы я участвовал в большом количестве тендеров по школам в дешевом муниципальном сегменте. И ни в одной из них не видел выполнения хотя бы процентов на 30% всех положений по антитеррору. Просто это очень дорого. Та же история и с поликлиниками. Для примера, оснащение поликлиники видеонаблюдением, согласно всем требованиям, должно обойтись в 15 млн рублей, а министерство здравоохранения говорит: «Есть только 5 млн, и делайте, что хотите, но паспорт безопасности должен быть получен».

В Департаменте образования Москвы не ответили на вопрос Martela EdDesign, оснащены ли столичные школы согласно требованиям постановления 1235. Ответов на вопросы от Центра финансового обеспечения департамента и от Министерства просвещения России также не поступило.

В новых государственных школах, здания которых в рамках комплексной застройки жилых кварталов возводят девелоперы, они же отвечают за оснащение системами безопасности. Работают строители в рамках действующего свода правил и дополнительных техусловий (например, в Московской области – «Безопасный регион»), говорит Анна Букина, руководитель проекта по строительству объектов СКБ в Московской области ГК ПИК. Однако московские чиновники требуют оснастить школы дополнительными системами безопасности, как в аэропортах и на вокзалах, отмечает она. Только это оборудование может стоить около 2-3 млн рублей, хотя всем этим вряд ли будут пользоваться, говорит Букина. «Жизнь и здоровье детей стоят любых затрат, но насколько растянется очередь детей, чтобы просветить каждый рюкзак на входе? – задает вопрос она. – Проходя через рамку, дети будут «звенеть» (ключи, мобильники и проч.). Думаете, школа организует грамотный досмотр? Нет, поставят минимальную чувствительность либо полностью отключат оборудование».

Вахтер вместо охраны 

В Америке, где только за последние 18 лет уже 221 раз устраивали стрельбу в школах (данные BBC на февраль 2018 года), одно заведение может охранять несколько десятков вооруженных человек. Администрация каждой школы сама определяет, как и сколько человек будет ее оберегать. Например, в одном из городов Нью-Джерси из-за непростой криминогенной обстановки учебные заведения охраняют около 30 человек, как минимум трое из них полицейские, писало BBC. Однако многие родители не хотят видеть вооруженных людей возле детей и предпочитают им сотрудников непрофессиональной охраны без права носить оружие. Как правило, они получают минимальную ставку. В Техасе это $7,25 (485 рублей) в час, в Нью-Йорке – около $14.

85% образовательных организаций в России охраняют вахтеры и сторожа без профессионального образования – это данные МВД, говорит заместитель председателя комитета Госдумы по безопасности и противодействию коррупции Анатолий Выборный. «В наших школах на входах зачастую сидят бабушки или дедушки кого-то из учеников», – признает директор одной из региональных школ.

На «настоящих охранников» у государственных школ нет денег. Практически у половины школ в стране бюджета на охрану не существует, говорил в эфире Радио России в октябре 2018 года член Общественной палаты РФ, глава Всероссийского объединения работодателей в сфере охраны и безопасности Александр Козлов. По идее, охранные услуги должны закупаться департаментами образования по ценам, установленным как максимальные после изучения рынка. Однако зачастую городской бюджет не выделяет средств. Школы оплачивают охрану по остаточному принципу или собирают деньги с родителей школьников. Родители учеников астраханского лицея рассказывают, что сдают на охрану ежемесячно по 600 рублей от каждого ученика.

«Оплата охраны лежит на плечах родителей, – соглашается директор одной из региональных школ. – Мы заключаем трехсторонний договор: между родительским комитетом, охраной и администрацией школы. По факту это называется «коррупция», ситуация пахнет проверками прокуратуры. Но денег на оплату охраны нет не только у меня. И прокуратура молчит, потому что знает, что положение безвыходное».

В Москве, где статья расходов «на охрану» существует у всех школ, за круглосуточный пост в составе одного охранника правительство предлагает чуть более 109 000 рублей в месяц. По данным СРО «Школа без опасности», в среднем, московский охранник в сутки получает 1800 рублей на руки (2400 с учетом отчислений). Стандартный график – сутки через трое. По словам Саминского, цена, по которой справедливо проводить конкурс на охрану школ в Москве – 157 000 рублей при условии официального оформления и выплаты всех налогов.

В России свыше 42 тысяч школ, и такой рынок при условии платежеспособности выглядит привлекательно. Охранные структуры из СРО «Школа без опасности» добиваются принятия единого для России стандарта услуг школьных охранников, разработанного самим СРО. С конца 2015 года стандарты обязательны для всех московских школ. С 2020 правила могут стать едиными для всей России, если их нужность подтвердится, говорит Саминский.

Что даст внедрение профстандарта охранникам? Повышение оплаты их услуг в школах. «Пока что охрана школ – это федеральная программа особой важности, но регионального финансирования, – говорит Саминский. – Выход один – делать эту программу 13-ой национальной, как борьбу с терроризмом, например, и финансировать целевым образом из федерального бюджета».

Что внедрение профстандарта даст школам? Охранять их должны будут люди, специализирующиеся на защите школ, объясняет Саминский. Например, эксперты «Школы без опасности» изучили 241 случай нападения на школы по всему миру, выявили общие детали и создали специальную ориентировку «на условного «колумбайна», рассказывает Саминский. Посетители школы, похожие на этот типаж, досматриваются с помощью ручного металлодетектора. По словам Саминского, это, в частности, «все опоздавшие на урок, ученики в черных высоких ботинках и бейсболках, черных длинных плащах и с большими рюкзаками». В итоге за год охранники около 50 раз останавливали на входе в школы Москвы подростков с ножами, молотками, пневматическим оружием, горючими смесями. «А в других регионах мы видим примеры, когда охранник при возникновении ЧП даже тревожную кнопку не нажал», – вторит ему Выборный из Госдумы (цитата по «Известиям»).

Пассивная безопасность 

Турникеты на входах, камеры и охранники все равно не гарантируют, что ученики в школе будут в полной безопасности. Ни технические приспособления, ни охрана не может защитить детей от буллинга. «Не допустить травли в школе можно только если ученик, которого обижают, сам побежит к охране», – говорит Сергей Саминский, стаж работы в охранных структурах которого превышает 20 лет. По данным ЮНЕСКО, жертвами травли становятся примерно 27% российских школьников. Унижениям со стороны сверстников подвергались 23% девочек и 27% мальчиков в возрасте 11 лет, признали они в ходе опроса Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ).

Полностью избежать агрессии в школьных коллективах вряд ли получится. Но можно постараться не давать ей места. Это называется «пассивная безопасность». «Желание обидеть более слабого одноклассника, встретив его в укромном тихом месте, может не появиться только потому, что подходящего для этого места в школе нет», – говорит Полина Мальцева. Так, в здании Летово постарались максимально выпрямить коридоры, чтобы сделать их просматриваемыми, без ответвлений и темных углов. А, например, пространства под лестницами, где школьники могут выяснять отношения, зашили гипсокартоном.

Пространство программирует поведение, согласна Анна Букина из ПИК. «Криминология давно предложила эффективные методы для сокращения уличной преступности: в глухих тупиках нужно оборудовать скверы, фонтаны, «обживать» их, – рассуждает она. – Аналогично и в школьном микрокосме. Архитектурные решения не должны допускать никаких углов, закоулков, и т.д. А коридоры и рекреации должны быть приспособлены для игры и отдыха. Оснащение здания школы видеонаблюдением и обязательный разбор происшествий с использованием данных камер должен сформировать в ребенке понимание неотвратимости наказания: родители узнают, из школы выгонят и прочее».

Места повышенной опасности в школе – это раздевалки и помещения с локерами учеников, говорит Полина Мальцева. Это темные или полутемные помещения, где много одежды и непросматриваемых закутков, там редко появляются учителя, а ребенок вынужден приходить туда каждый день. «Чтобы обезопасить эти пространства, мы совместили вход в детскую раздевалку с гардеробом для взрослых, – рассказывает Мальцева, – Само помещение при этом сделали проходным». Локеры с учебниками размещены в Летово возле классов в стеклянных коридорах. Дети не находятся там в одиночестве, и могут спокойно складывать или доставать свои вещи, повернувшись спиной к другим.

В Летово несколько отдельных входов для учеников и сторонних посетителей, а внутри существует система шлюзов дверей. Она позволяет заблокировать часть проходов так, чтобы внешний человек, приехавший, например, на футбольный чемпионат, не смог попасть в помещения, где идут академические занятия.

Еще популярное место для буллинга в школе – туалет, говорит Анна Букина. Один из способов кибербуллинга, по жалобам на который от 11-летних детей Россия находится на первом месте в мире, – сфотографировать другого в вызывающих неловкость обстоятельствах, чтобы потом шантажировать. Такую фотографию, например, могут сделать в туалете, засунув руку с телефоном в пространство снизу кабинки. На этот случай в Летово опустили стенки кабинок максимально низко, чтобы пролезть туда могла только швабра.

Зона туалета очень опасна, например, в типовой российской школе, построенной по проекту «самолётик», отмечает старший консультант КБ «Стрелка» Розалия Тарновецкая. Туалеты там тупиковые, поскольку находятся на кончиках «крыльев», максимально далеко от основного трафика в школе, который приходится на середину «самолёта».

По словам Букиной, в Англии, Финляндии, да уже и в России застройщики стали объединять зону умывальной с коридором, чтобы было возможно видеонаблюдение за ней. Либо делать туалеты в виде индивидуальных кабинок с раковинами внутри. ПИК старается устанавливать на общие входы в школьные туалеты остекленные двери, и через них вести видеонаблюдение за зоной для мытья рук. Однако для государственной экспертизы, принимающей здания школ у застройщиков, и для педагогического сообщества такое решение не является нормой, говорит Букина.

Типовые школы (это любой проект повторного применения из базы данных МинСтроя) имеют и другие ограничения –  у каждой функции там должно быть свое помещение, говорит старший специалист в области образования Всемирного банка Тигран Шмис. По факту это растит число отдельных мало посещаемых пространств, вроде кладовых под хранение швабры, где школьники тоже могут устроить ссоры.

Некоторые школы, находящиеся в типовых зданиях, стараются решить проблему с безопасностью дешево и сердито. На сайтах разных учебных заведений России можно найти Типовую инструкцию по технике безопасности для школьников. Судя по ней, ребенку в школе лучше практически не двигаться. В числе прочего, школьникам нельзя «бегать по коридорам, лестницам и кабинетам», «кричать и играть в активные игры», «использовать в играх твердые предметы», а в зимнее время подходить близко к стенам школы, чтобы исключить риск травмы. Часть школ добавляют требования «не открывать окна в классе и коридоре», «не залезать на подоконники» и «не заходить в класс без учителя».

Полностью избежать агрессии в школьных коллективах вряд ли получится. Но можно постараться не давать ей места. Это называется «пассивная безопасность». «Желание обидеть более слабого одноклассника, встретив его в укромном тихом месте, может не появиться только потому, что подходящего для этого места в школе нет», – говорит Полина Мальцева. Так, в здании Летово постарались максимально выпрямить коридоры, чтобы сделать их просматриваемыми, без ответвлений и темных углов.

Места повышенной опасности в школе – это также раздевалки и помещения с локерами учеников, говорит Полина Мальцева. Это темные или полутемные помещения, где много одежды и непросматриваемых закутков, там редко появляются учителя, а ребенок вынужден приходить туда каждый день.

Закрытое пространство 

В конце прошлого года подросток, напавший на учеников пермской школы 127, получил почти 10 лет колонии. Они с подельником в январе 2018-го ранили 15 человек, после чего попытались покончить с собой. Школа, где произошла поножовщина, открылась спустя несколько дней, вместо одной охранницы там появилось двое охранников, сообщало URA.ru

Дополнительные меры безопасности были приняты в школах, техникумах и колледжах России и после трагедии в Керчи, сообщил Martela EdDesign Анатолий Выборный из Госдумы. Как именно, он не уточнил, но сказал, что «сейчас идет проработка серии мероприятий, в частности, актуализируется профстандарт» (для школьных охранников).

В попытке защитить детей от внешних опасностей российская школа становится все более закрытым пространством, замечает депутат совета депутатов Тимирязевского района, доцент НИУ ВШЭ, младший научный сотрудник МГУ Юлия Галямина. Даже для родителей – стоит посмотреть на репортажи государственных каналов о новейших системах школьной безопасности, которые начинаются с описания родителей, «скромно ждущих у входа».

«Однако закрытые социальные группы более склонны к буллингу, травле и желанию скрыть последствия этого от общества, – размышляет Галямина. – Если смотреть стратегически, усилить безопасность можно только сделав более ответственным каждого человека. А значит, увеличив его степень свободы».

Как именно? Нужен комплекс мер, говорит она. Увеличивать, а не сокращать психиатрическую помощь. Разукрупнять, а не укрупнять школы. Вводить детскую юстицию – досудебный и особый порядок рассмотрения происшествий с детьми и подростками, более тонкое отношение к их правонарушениям. «Детей нужно обучать, как работать с захлестывающими эмоциями, поскольку у них еще нет навыков перевода агрессии в конструктив. Детские реакции на неравенство и несправедливость в обществе гораздо более эмоциональные, чем у взрослых», – объясняет Юлия Галямина.

Решать школьные конфликты мог бы помочь медиатор — нейтральный посредник – организатор переговорного процесса для поиска взаимовыгодного решения, говорит Антон Островский, руководитель Центра медиации и общественного взаимодействия, созданного при Российском государственном социальном университете в 2017 году. «Подобные разногласия чаще всего разрешаются в формате восстановительных практик, – рассказывает он. – То есть посредством заглаживания вины правонарушителя перед жертвой».

Профессиональная и волонтерская медиация работает в школах США и Европы. Медиаторы разбирают случаи буллинга, помогают школьникам разобраться с причинами конфликтов и способами их разрешения. В Финляндии в некоторых школах медиация включена в воспитательную работу, а специалисты Института восстановительных практик работают со школами США, обучая и педагогов, и школьников способам примирения, работе с чувством стыда и т. д.

Медиативные технологии в школах России институализировано применяются с 2012 года, говорит Островский. А в некоторых школах медиаторы есть уже 17 лет. Почему это не работает массово? «Созданием служб примирения или медиации в России занимаются учителя и социальные педагоги в рамках собственного функционала, – объясняет Островский. – Грубо говоря, им это просто навесили сверху. Никаких дополнительных полномочий такой работы и соответствующей мотивации сотрудникам никто не предоставил. В итоге службы примирения эффективно работают только там, где педагоги сами увлечены этим делом».

Например, с начала нынешнего учебного года служба медиации появилась в иркутском лицее №3. По словам его директора Николая Кашина, решение об этом было принято после конфликта, спровоцированного родителем одного из учеников. Лицей заключил договор на обучение технологиям медиации с иркутской «Умной школой», по собственному желанию обучение прошли трое педагогов. О результатах пока рано говорить, признается Кашин.

Специалисты РГСУ сейчас запускают проект по разработке образовательных стандартов и программ, чтобы включить задачи медиатора в функционал социального педагога. «Такая ставка есть в школах, но эти работники пока, скорее, подручные директоров – они, например, организовывают праздники, – объясняет Антон Островский. – Мы хотим сделать социальных педагогов медиаторами. Причем не только в конфликтах детей друг с другом, или разногласиях между учащимися и педагогами. Мы хотим сделать их посредниками между ребенком и системой – в случае, если ребенок попал в беду: в поле зрения правоохранительных органов; нуждается в наркологической помощи и т.д».

январь 2019