Когда родители выбирают для своего особого ребенка школу, выбор стоит между общеобразовательной и специальной (коррекционной). С развитием инклюзии многое меняется в обычных школах. Однако этого иногда недостаточно. Дети с особенностями здоровья, которые могли бы учиться в обычной школе, из-за отсутствия среды и специального оснащения идут в коррекционку, в ней есть необходимое оборудование и специалисты. Мы попытались разобраться, зачем при наличии инклюзии нужна коррекция в образовании, и как сделать, чтобы эта система работала эффективно и гуманно.
Полине Зобовой 23 года, она родилась и выросла в городе Великие Луки Псковской области. В этом году она оканчивает Смоленский педагогический колледж и собирается поступать в университет на психолога. Ничего необычного, но только не для Полины – выпускницы коррекционной школы 8-го вида для детей с нарушениями интеллекта. В 2017 году по окончании коррекционки она получила не аттестат, а свидетельство об образовании, или – проще говоря – справку.
Полина Зобова, фото: Дарья Воронова
С этим документом продолжить обучение можно было только в том колледже, в котором есть коррекционная группа, дающая начальное профессиональное образование. Но Полине удалось то, что у воспитанников таких школ получается редко: она поступила в обычную общеобразовательную школу, чтобы получить аттестат. После окончания коррекционки Полина прошла тест на интеллект Векслера (диагностирует общий интеллект), набрала 117 баллов, что считается «хорошей нормой», и в 18 лет была «перезачислена» в 7 класс обычной школы. Через две недели она сдала переводные экзамены и отправилась в 8 класс, а после девятого поступила в Смоленский педагогический колледж.
Полина уверена, что зачисление в коррекционную школу было ошибкой. Ее диагноз — левосторонний гемипарез – считается одним из легких проявлений ДЦП. Для него характерны паралитические поражения левой стороны тела: она малоподвижна, укорочена, и — часто, но не всегда — повреждается противоположное полушарие мозга.
В семь лет Полина впервые прошла тест Векслера. Она остановилась перед самым порогом нормы, не добрав несколько баллов, из-за чего получила диагноз «легкая умственная отсталость». Полина вспоминает, что на многочисленных проверках у психологов особенно сложно было понять, почему ее правая рука с одной стороны, а сидящего напротив человека — с другой.
На основании в том числе этого ее направили в коррекционную школу. Единственный опекун Зобовой – бабушка – пыталась сопротивляться, но недолго. Она попросила соседку, учительницу с большим стажем, понаблюдать Полину. Пару недель девочка ходила к ней, отвечала на вопросы, «бренчала» на пианино, и вердикт соседки был неутешительный: «Да, Поля такая, ей надо идти в коррекцию». Впрочем, вспоминает Полина, ей все же требовалась некоторая помощь в освоении начальной программы средней образовательной школы, а тогда, в 2006 году, альтернативы коррекционному образованию в виде инклюзии не было.
Школы коррекции бывают нескольких видов: I вид — для глухих; II вид — для слабослышащих; III вид — для слепых; IV вид — для детей с остаточным зрением; V вид — для детей с тяжёлой речевой патологией; VI вид — для детей с нарушениями опорно-двигательного аппарата; VII вид — для детей с ЗПР (задержкой психического развития); VIII вид — для детей с нарушениями интеллекта.
По такому же принципу внутри общеобразовательных школ создавались коррекционные или – в новой терминологии – специальные классы: нозоцентричная среда для 8-10 ребят, которые при этом имеют возможность взаимодействовать с нормотипичными сверстниками, например, в столовой или на занятиях физкультурой (это называется интеграция).
Влияние общественности
Коррекционная педагогика в нашей стране начала зарождаться в 30-е годы прошлого века и, как говорит президент Центра проблем аутизма Екатерина Мень, была «прогрессивным шагом и большим гуманистическим прорывом» для того времени. Основоположник коррекционной педагогики, социальной психологии и психолингвистики Лев Выготский задался целью вовлечь всех детей в образовательный процесс. Это отвечало господствующей в СССР идее о том, что каждый член общества должен по мере сил и способностей трудиться. Выготский придумал психолого-педагогические комиссии, задача которых была «дифференцировать» трудность ребенка и определить, по какой программе он способен учиться.
Понятие «коррекционное образование» пропало из законодательства в 2013 году, в том числе благодаря общественному сопротивлению такой терминологии. Современная альтернатива термину – «специальное образование».
Сейчас закон дает родителям право привести ребенка в любую школу, а школам – обязанность создать специальные образовательные условия, прописанные в заключении психолого-медико-педагогической комиссии (ПМПК) – то есть инклюзию. Когда такого выбора не было, родительское сообщество активно выступало за инклюзивную модель образования и критиковало систему отдельных специальных коррекционных школ, отмечает дефектолог, руководитель Центра развития инклюзивного образования Российской академии образования (РАО) Светлана Лазуренко. Существующая вариативность позволяет семьям принимать решение «более рационально, исходя из индивидуальных потребностей, особенностей и интересов ребенка», говорит она.
В конце 20-го века, обращает внимание Екатерина Мень, наука развеяла многие из убеждений, связанных с пользой «изолированного» обучения детей с особенностями здоровья, и стала требовать «следующего шага актуализации системы образования». Представители значительной части общественных организаций, в том числе Центра проблем аутизма, убеждены, что нет метода эффективнее, чем инклюзивное обучение, когда для ребенка с особенными потребностями созданы особые образовательные условия внутри обычного класса общеобразовательной школы.
Кроме специальных, адаптивных программ и сопровождения тьютора, могут быть еще и специальные технические средства. Например, для незрячих и слабовидящих детей – компьютеры с речевым и тактильным выводом, современные электронные пишущие шрифтом Брайля машинки, цифровые видеоувеличители и различные устройства распознавания плоскопечатных текстов.
Как устроена учеба в спецшколах
Несмотря на очевидную, как кажется Полине, ошибку системы, которая определила ее в коррекционную школу, о школьных годах девушка вспоминает без злости. Великолукская коррекционка сотрудничала (и продолжает это делать) с благотворительным фондом «Поделись теплом». Фонд организовывал для детей кружки: рукоделия, английского языка, футбола. Благодаря помощи НКО, учащиеся школы ездили на детские турниры, на экскурсии и мероприятия в Москву и даже за границу – были в Турции и Италии. Это позволяло взаимодействовать со сверстниками и не чувствовать изоляцию.
Мифы и правда об инклюзии — интервью директора Псковского Центра лечебной педагогики Андрея Царева
Вместе с Полиной Зобовой учились двойняшки Аня и Вика (здесь и далее все имена одноклассников изменены), девочки с отставанием в развитии. В первый класс коррекционной школы их привели в 10 лет — они больше не могли находиться в обычной общеобразовательной. Был мальчик Влад. Полина считает, что, как и ее, его зачислили «по ошибке»: он тоже лучше всех решал примеры и быстрее других читал. Влад все же окончил коррекционку и, насколько известно Полине, отучился в колледже на повара. Был Андрей, красивый мальчик, но с очевидными признаками «этого заболевания».
Еще была Марина, она в третьем классе кусала детей, и поэтому во время уроков на нее надевали медицинскую маску. Учился Валера, мальчик с аутизмом, и мальчик по фамилии Петров — его положили в психиатрическую клинику, потому что во время урока он на спор прыгнул с третьего этажа и сломал ноги. Но большая часть одноклассников, вспоминает Полина, «приходили и уходили». Например, одну девочку из-за начавшихся проблем с поведением в 9 классе госпитализировали в психоневрологический диспансер, и больше она в школу не вернулась.
Учителя, по словам Зобовой, поддерживали детей «как могли». Например, благодаря учительнице начальных классов Зинаиде Ивановне Полина открыла в себе литературный талант и любовь к поэзии. Ей, успевающей больше других, всегда давали индивидуальные, более сложные задания. А на уроках труда – их из десяти в день была примерно половина – напротив, из-за проблем с правой рукой требовали меньше, чем от остальных, для которых шить не составляло труда.
Для детей с нарушением интеллекта образовательный процесс в коррекционках строится особым образом: взамен сложных предметов, таких как физика, геометрия и биология, вводятся предметы, расширяющие социальные компетентности ребенка, например, труды.
А вот с Валерой, у которого был аутизм, ни молодые учителя, ни педагоги с опытом общаться не умели, поэтому мальчика «часто доводили», и в ответ он бросался стульями. Теперь, почти выпускница педагогического колледжа, Полина понимает, что с ним надо было разговаривать: «Валера вообще мальчик умный. Я думаю, ему было бы комфортно на индивидуальном обучении».
Необеспеченная инклюзия как корень проблем
Существует коллизия, связанная с разным уровнем возможностей общеобразовательных и специальных школ. По-хорошему, специальная среда в первую очередь нужна ученикам с серьезными сложностями в обучении, а инклюзия – остальным детям с особенностями развития. По закону, впрочем, государство обязано предоставить особым детям специальные образовательные условия в любой из выбранных госшкол. Условия прописываются в заключении ПМПК, с которым опекун вправе обратиться в специальную или общеобразовательную организацию, и ребенка должны принять.
На деле нередки случаи, когда общеобразовательная школа принимает ребенка с особыми потребностями в класс из 25 человек, однако не создает для него условий, утверждает председатель Совета ВОРДИ (Всероссийской организации родителей детей-инвалидов и инвалидов старше 18 лет с ментальными и иными нарушениями, нуждающихся в представительстве своих интересов) Елена Клочко. Это называется необеспеченная инклюзия, которая порождает в дальнейшем целую цепочку проблем.
Иллюстрация: Александра Ржаницына для EdDesign Mag
Особые дети вне инклюзивной среды, продолжает Елена Клочко, являются обузой для класса и неуспешными для самих себя. Нередко в итоге их «выводят на надомное обучение», либо переводят в коррекционную школу, где должны обучаться дети «более сложные» – умственная отсталость, тяжелые множественные нарушения, безречевые.
«Коррекционная школа с радостью берет детей первого и второго варианта (сложности диагноза, – EdDesign Mag), абсолютно не задумываясь о том, что они могут в будущем включиться в нормальную жизнь – если сейчас им создать специальные образовательные условия и получить аттестат, а не справку. Потому что с ними удобно. А на дом в этом случае выводятся как раз тяжелые дети, которые ранее назывались «необучаемыми» и с которыми коррекционным школам тяжело. Эти процессы идут параллельно. В общей сложности в России порядка 40% детей, которые числятся в образовательных организациях, выведены на надомное обучение, – комментирует Елена Клочко.
Зачем нужна школа коррекции
Родители не всегда могут принять факт того, что ребенку нужна специальная система обучения и не всегда осознают ее преимущества, говорит Светлана Лазуренко. Дефектолог отмечает, что в таком случае страшно не то, что ребенок не хочет учиться, а то, что он не «приучен ни к какому виду деятельности», тогда как система специального образования помогает ему «проникнуть в культуру, что само по себе является социальной интеграцией».
Пространство спецшколы
Первый этаж коррекционной школы в Великих Луках был обустроен «для тяжелых инвалидов», которые учились по особенной программе и всегда были в сопровождении учителей. Полина Зобова вспоминает, что этаж делился на две части, одна из них была за закрытой дверью, «чтобы дети не убежали». Впрочем, «закрытый отсек» казался просторным – можно было и побегать, и поиграть. Кабинеты, вспоминает Полина, на первом этаже были светлые, в них стояло много мягких диванов, игрушки для мелкой моторики и общего развития. «Там учились детки разных возрастов, и после 18 лет. Был даже 30-летний парень. В столовую они ходили исключительно с учителями, почти за каждым ребёнком был закреплён свой».
Особый случай: как сделать инклюзию в школе привычным явлением
На втором этаже располагалась начальная школа, кабинет директора, швейные и столярные кабинеты. Классы для началки были большие, светлые. В каждом обязательно был уголок, где на коврике дети «отдыхали, играли, бесились». Был также уголок, где размещались награды класса, заслуги, даты дней рождения. В холле стояли мягкие диваны. Швейные и столярные кабинеты тоже были просторные – можно было развернуться и «спокойно» шить, строить, мастерить.
На третьем этаже находились «предметные» кабинеты для старших классов. В холле, кроме диванов, был стол для настольного тенниса. Здесь же располагалась администрация школы. У них, вспоминает Полина, были самые маленькие по площади кабинеты. А самым большим был кабинет психолога. Там проводили и уроки, и групповые и индивидуальные занятия. Там же обустроили сенсорную комнату, где можно было порелаксировать. Психолог, говорит Полина, включала специальный проектор, и дети наблюдали за изменением цветов. В кабинете стояли диванчики, обычные парты и даже кушетка, чтобы при необходимости полежать.
В целом вся школа была выкрашена в светлые тона. Вся, кроме спортзала. «Спортзал был тёмный, особенно раздевалки. Так как я была освобождена от физры из-за инвалидности, приходилось сидеть там. Было немного жутковато, свет был тусклый, и холодно. Я все время сидела либо в маленьком коридоре, либо жалостно умоляла посидеть в самом зале. Порой на уступки не шли. Учитель меня боялась как огня – в плане того, что не хотела особо нести за меня ответственность. Лучше сиди и молчи, не высовывайся», – рассказывает Полина. Но в целом, по ее словам, пространство и кабинеты «были максимально уютные и просторные»: «Я ещё таких не видела после выпуска из этой школы»,– говорит она.
Число спецшкол в России до недавних пор стремительно снижалось. В 2000 году их насчитывалось 1967, в 2005 – 1810, в 2014 году – 1660. На эту тенденцию обратило внимание Министерство просвещения России. В 2019 году директор Департамента государственной политики в сфере защиты прав детей Минпросвещения Евгений Сильянов, говоря о достижениях ведомства, особенно отметил, что удалось остановить процесс «массового закрытия коррекционных школ, который наблюдался 3–5 лет назад». В 2020 году, по данным Минпросвещения, в России насчитывалось 1664 специальных школы для детей с ограниченными возможностями здоровья.
Материальная база и оснащение
Коррекционные школы порой оснащены лучше общеобразовательных, так как получают большее финансирование, объясняет Екатерина Мень. Они могут подчиняться не муниципалитету, как все общеобразовательные школы, а, например, региональному министерству. Это дает некоторое преимущество. Так, в рамках нацпроекта «Образование», стартовавшего в 2019 году, в течение шести лет финансирование получат 800 коррекционных школ – почти половина от их общего числа по стране. На это ежегодно выделяют по миллиарду рублей.
Коррекционная школа сегодня может иметь и лучшую материальную базу. Например, если учебное заведение формировалось для детей с нарушениями опорно-двигательного аппарата, очевидно, что там создана инфраструктурная доступность – тогда как не в каждую школу можно зайти с ребенком-колясочником. Если коррекционная школа основана еще в советское время, она может быть оснащена междисциплинарно: бассейн, кабинет ЛФК и массажный кабинет.
Штат педагогов-узких специалистов в коррекционном учебном заведении, продолжает Екатерина Мень, часто более широк: если в среднеобразовательной школе один дефектолог, то в специальной дефектологическое образование имеет каждый учитель. Есть и «сервисные» плюсы: коррекционная школа, например, предлагает автобус, который забирает и развозит детей по домам, или опцию оставлять воспитанников на ночь. В конце концов, полагает Мень, родителям может казаться, что такая среда больше подготовлена под тот тип инвалидности, который есть у их ребенка.
Безопасность и сенсорные зоны: какой должна быть среда спецшкол
В коррекционных школах остро встает вопрос безопасности, отмечает дефектолог, руководитель комплекса детского сада и начальной школы «Курорт» Дарья Пауте. Среда, которая не содержит риска для норматипичного ребенка, может представлять опасность для ребенка с ограниченными возможностями. Поэтому часто преподаватели и персонал школы «перестраховываются», убирая даже стулья из коридоров, лишь бы чего не случилось. Тем не менее, подчеркивает Пауте, именно через бережно обустроенную среду ученики будут чувствовать заботу. Внутри коррекционных школ (любого вида) должно быть больше пространства и воздуха, говорит она. Обязательно нужно оборудовать комнаты сенсорной разгрузки и обучить персонал проводить там занятия.
Пространство должно быть максимально безопасным и мягким, удобным и понятным, без популярных сейчас провокаций, таких как горка со второго этажа на первый – в специальной школе это может быть небезопасно и непредсказуемо. Стены следует делать «самые антивандальные из всех антивандальных», например, красить меловой краской, чтобы они не портились, когда ребенок будет рисовать на них или бить их ногой.
Иллюстрация: Александра Ржаницына для EdDesign Mag
Имеет смысл, продолжает Дарья, делать упор на сенсорные разгрузочные места, возможно, на библиотеку с интересными норками и мягкими конструктами. Хороший зал для физической активности – она помогает дозреванию зон коры головного мозга – способствует интеллектуальной активности и просто в большом количестве представлена в расписании.
Залов, может быть, нужно несколько – разных для разных детей – и они должны быть меньшего размера, чем в обычной школе. А кроме того, считает Пауте, нужны мастерские – столярная, кулинарная, швейная. Более того, это может быть аналог квартиры – чтобы в специальных школах дети получали не только академические знания (с этим, по мнению эксперта, российская система образования справляется), но и бытовые навыки.
Светлана Лазуренко так описывает «идеальную школу для всех»: «Рядом с жилыми домами расположена школа, и в ней учатся дети района. Там создана доступная и развивающая среда, достаточное число кадров, способных учить, оказать помощь и удовлетворить особые образовательные потребности конкретного обучающегося.
А когда завтра придет ребенок с другими потребностями, коллектив оперативно внесет изменения в организацию образовательного процесса, и этому ребенку будет в школе комфортно. Следить за состоянием здоровья и принимать участие в планировании образовательного процесса будут медицинские работники: они помогут включить в урок нужный объем здоровьесберегающих технологий и определят условия, полноценно раскрывающие личностный и познавательный потенциал каждого ребенка».
Кадровый кризис
Самое главное в спецшколах – это педагоги, подчеркивает Дарья Пауте. Сейчас существует дефицит профессиональных кадров, который специалисты объясняют короткой продолжительностью обучения на дефектолога. Раньше такая учеба длилась семь лет, сейчас же можно отучиться четыре года в бакалавриате. Но этого недостаточно, чтобы стать хорошим коррекционным педагогом, подчеркивает директор псковского Центра лечебной педагогики и дифференцированного обучения Андрей Царев. «Ко мне приходят девочки после вузов – а 99% это девочки – и у них нет базы вообще. А она очень важна, без этого невозможно работать», – говорит Дарья Пауте.
Специалистам всех образовательных организаций на постоянной основе нужно повышать квалификацию, обращает внимание Андрей Царев. И наконец, нужно повышать престижность профессии. «Безусловно, вопрос престижа связан и с будущей защищенностью специалиста, и с его зарплатой, и с успешностью. Хотелось бы, чтобы государство больше внимания обратило на неординарность и специфичность подготовки такого рода профессионалов», – говорит Царев.
Чего не хватает кадрам в коррекции
Для специализированных учебных заведений должны быть разработаны объективные критерии эффективности и качества, альтернативные аттестации, считает Екатерина Мень. Тогда они будут развиваться и в кадровом, и в методическом, и в тактическом плане.
«Некоторые коррекционные школы уже начинают внедрять методики обучения, которые мы в свое время принесли в инклюзивное образование, например, они берут поведенческий подход, без которого невозможно учить детей с аутизмом. Они внедряют методы альтернативной коммуникации, методики структурированного обучения, и понимают, что детей надо социализировать, поэтому возникают программы дополнительного образования, когда ученики попадают в какую-то инклюзивную среду за пределами школы», – говорит Екатерина Мень.
Как меняется коррекционное образование
Когда 15 лет назад сыну Елены Клочко пришло время идти в первый класс, ему выдали направление в Детский дом соцзащиты для умственно отсталых детей, с заключением «необучаемый». Потом Елена, сама пловец в прошлом, научившая сына плавать и нырять «как дельфин», указывала на это чиновникам со словами: «Смотря чему вы хотите его научить». Только в 2019 году Федеральный ресурсный центр ПМПК направил руководителям комиссий субъектов РФ разъяснения о том, что в заключениях запрещено писать рекомендации типа «обучение на дому», «не подлежит обучению», «необучаемый».
По-прежнему актуальна для коррекционных учреждений и проблема абьюза, говорит Екатерина Мень. «До нас и сейчас доходит информация, что в какой-нибудь коррекционной школе какого-нибудь неговорящего ребенка кто-то наказывал, связывал или побил», – говорить Мень.
По ее мнению, абьюз в закрытых учреждениях случается неминуемо, будь то элитная школа или коррекционная, или монастырь, или армия. Виной всему – герметичная среда. Кроме того, отмечает она, учителя внутри коррекционных школ до последнего времени не развивались, так как не имели внешней системы контроля, а ориентировались только на внутреннюю, основанную на собственных принципах и представлениях о гуманности.
Полина Зобова на вопрос о том, чего ей не хватало в коррекционной школе, отвечает просто: заботы и разговоров. «Не хватало именно психологической поддержки. Дети не только нездоровы. Они часто из неблагополучных семей. Они не знают, что такое любовь, забота, тепло. Они, может быть, искали это в школе. Я, например, искала. Я бы создала кружок доброты. Я бы взяла самых плохишей, которые обижают маленьких, я бы с ними разговаривала, я бы разговаривала с маленькими. Конечно, одними разговорами их жизненную ситуацию не исправить, но эти дети будут услышаны, а это многое. Их не слышат дома. А в школе большую часть времени они заняты практическими делами. Руки заняты, голова занята, а сердце – нет», – говорит Полина. По ее словам, такое отношение к ученикам должно быть вообще во всех школах, но в коррекционной школе особенно.
От редакции
Коррекционные школы в общественном сознании считаются пережитком прошлого: лучшая альтернатива им – это инклюзия. На деле в спецшколах действительно нуждается часть детей с особыми потребностями, но зачастую туда попадают не те дети. Отсутствие обеспеченной кадрами и инфраструктурой инклюзии в общеобразовательных учреждениях при формальном праве на нее приводит к тому, что в коррекцию отправляются дети, лучшим выбором для которых был бы тьютор и индивидуальная программа в обычном классе. Такие воспитанники оказываются «удобнее» для системы спецшкол, которая вытесняет ребятишек с действительно сложными диагнозами домой.
Существующая среда в коррекционках неидеальна. Для того, чтобы она развивалась в гуманистическом ключе, спецшколам необходимо взаимодействовать с обществом – в комфортном для таких учреждений формате. Например, в псковском ЦЛПК инклюзию внедряют через внеурочную деятельность: организуют веселые старты, уроки лепки, рисования, изготовления изделий из батика, ткачества. Важно организовать совместную деятельность так, чтобы обычный и особый ребенок были одинаково успешны. Это поможет им наладить дружеские связи.
Очень важно, чтобы среда спецшкол была безопасна, удобна и понятна особым детям: через бережное обустройство ученики будут чувствовать заботу. Внутри коррекционных школ любого вида должно быть больше пространства и воздуха, а стены при этом следует делать из антивандальных материалов. Особым детям (как и нормотипичным) нужны комнаты сенсорной разгрузки, обязательно стоит обучить персонал проводить там занятия. Важен зал для физической активности – потому что она способствует активности интеллектуальной, – и мастерские.
А еще любые дети ищут в школе заботы и общения. Школа способна занять не только руки и голову, но и сердце, говорит главная героиня этого материала Полина. Кажется, это основное качество хорошей школы.
Март 2023
Читайте далее:
