Будем ли возить мебель «в серую»? Нет ー никогда
Видишь, снова звучит оптимистично и снова нет поводов для «застрелиться». Но я хочу все-таки поговорить про возможности, которые ушли. Вместе с названием «Мартела» мы сейчас теряем возможность поставлять…
Нет, мы не теряем возможность поставлять мебель и оборудование. Давай с самого начала начнем. Компания «Мартела» состоит из нескольких структур бизнеса. Мы ー та компания, которая придумывает, проектирует, строит и оснащает школьные пространства. У нас довольно длинный цикл. Мы одни из немногих, которые умеют это делать целиком, то есть весь цикл держим в руках. Кстати, это офигенная экспертиза, которая позволяет тебе на самом старте понимать все косяки, которые ты можешь допустить. И с учетом этого проектировать школы. Наш проектный бизнес, конечно, как никогда силен в данный момент, потому что мы выросли, мы накачались. Потому что у нас много экспертизы. Мы посмотрели много проектов, и мы сделали много ошибок и опираемся на этот опыт. Конечно, мы очень сильны в блоке проектирования.
Но практически все это время мы еще и оснащали школы и детские сады. Соответственно, к сожалению, как-то так сложилось, что довольно много мы привозили из-за границы. Хороший стульчик и хороший столик образовательный тяжеловато найти в Москве. Поэтому нам было проще сделать это в Финляндии или в Германии.
«Довольно много» это какая доля, если взять частную школу? Например, оборудование и оснащение, это 50%?
Это зависит от многих факторов. Нельзя сказать, что 50%, 70%. Ну в среднем я думаю где-то фифти-фифти. Половина – это локал, половина – это импорт.
Довольно много.
Ну почему, нет. Ты самолет делаешь, ты что все делаешь из российских деталей? А телевизор у тебя что, тоже российский? Нет. В этом и есть смысл глобальной экономики. Когда многие участники вкладываются в продукт с разными экспертизами, с разными ресурсами. И получается что-то классное. Почему мы считаем, что 50% импорта это много или плохо? Это нормально. Мы, когда работаем как компания-интегратор, мы оснащаем под ключ школы и детские сады, мы работаем примерно с сорока разными фабриками, находящимися за пределами Российской Федерации. Из этих сорока фабрик за период с 24 февраля официально известили о том, что больше не хотят поставлять мебель на территорию РФ три. Было сорок, три отказались ー ну, есть остальные тридцать семь.
На самом деле, мебельный рынок, рынок оборудования ー он сейчас настолько разнообразный, что фактически нет уникальных вещей, которые нельзя ничем заменить. Условно говоря, если финны отказались поставлять, нет задачи сказать, что мы сейчас мебель из Китая повезем или из Турции. Так неправильно ставить вопрос. Вы должны формировать свой пакет оснащения в зависимости от тех задач, которые стоят у школы. И подыскивать самый оптимальный вариант для того или иного решения. Поэтому для кого-то действительно стульчики финские, для кого-то ー немецкие, для кого-то турецкие подойдут. Комплекс тех решений, которые мы затягиваем в школу, он абсолютно разный, зависит от ситуации.
Но есть же проблема не только с тем, что отказались от поставки. Есть же еще проблема с логистикой.
Наши машины до сегодняшнего дня ездили вполне хорошо. Да, срок удлинился. Мы раньше из Финляндии возили за три дня, теперь за восемь дней. Ну три или восемь дней пока непринципиальная разница. Ситуация может измениться в любой момент. Я не знаю, что будет. Но фиксирую тот факт, который есть сейчас. Буду ли я «в серую» возить через Казахстан? Ответ: нет. Мы с уважением относимся к решению фабрик. Если фабрика, поставщик, производитель принимает решение, что он не будет работать с РФ, мы с уважением к этому отнесемся. Мы никогда не будем ломать поставки, возить «в серую» через Казахстан, закупать через Эмираты. Никогда. Так делать нельзя, и мы ведем себя как взрослые люди.
Я вообще не по пути пиратства хотела предложить пойти, а в Азию. Мне кажется, что там вполне может быть достойное оборудование.
Может быть. Пока я плохо знаю этот рынок. Мы изучаем этот вопрос, это нелегкая задача. Там нет такого структурного системного бизнеса, как, например, в европейском мебельном рынке. Где ты взял, разобрался, пришел, договорился, с гарантированным качеством, с гарантированной коллекцией. Да, сложнее, на порядок сложнее. Ну посмотрим.
«Проблема российского продакшна ー невозможность обеспечить стабильное качество продукции»
Есть же не только возможность заменить одного поставщика другим. Есть еще наш внутренний потенциал. В частности, по производству мебели. Я знаю, что тебе не раз предлагали в России организовать производство мебели. Но ты считаешь, что это сложно реализуемый вариант. В чем ты видишь риски?
Я не знаю, как другие, я за себя отвечаю. То есть я, Лена Аралова, не представляю, как устроена технология производства. Точнее, я имею общие представления, но не в состоянии его организовать. Я не знаю, каким образом могу найти тонкую трубу, найти фурнитуру, найти технологии, найти человека, способного с этим работать, привести материалы и оборудование, организовать процесс. Взять, бросить всю свою работу и заняться созданием производства пока не готова.
Где-то в 2014 году мы обращались в компанию IKEA, к руководителю подразделения, который занимался производством, за консультацией. Может ли компания «Мартела» открыть локальное производство на территории РФ. Ответ его был следующим: «Вот видишь тумбочку?». Я говорю: «Да». Он спрашивает: «Как ты думаешь, сколько у нас поставщиков такой тумбочки?». Я говорю: «Ну, может быть, десять». Он: «Гораздо больше. По какой причине? У нас есть большая проблема со стабильностью качества производства».
Вот сегодня это предприятие делает классную тумбочку. Она замечательная, она водоустойчивая, она с правильной эргономикой. А завтра это предприятие привозит почему-то другой продукт. Ну просто у него кто-то запил. Главный человек, который отвечает за это, ушел в отпуск.
Проблема российского продакшна заключается в том, что мы не можем обеспечить хорошее, стабильное качество продукции. От чего это происходит? Возможно, у нас нет культуры производства. Мы же творческие люди, мы не работаем по инструкции. Мы работаем по вдохновению. Хочется сделать классную тумбу – сделали, не хочется – не сделали.
Зачем вообще делать хорошую тумбочку или хороший школьный стул? Чтобы разработать и создать хороший продукт, нужны большие инвестиции, это большие косты, большие вложения. Тебе нужно формировать культуру, закупать производственные цепочки, формировать цепочки поставок. Это дорого. А у тебя есть федеральный закон, который обязывает школы покупать самый дешевый предмет. Надо же конкурсы проводить. Если все равно выиграет стул за тысячу рублей ー хоть кривенький, хоть косенький, но он выиграет.
Мне какая мотивация делать хороший продукт? Я где рынок сбыта возьму? Это рыночный фактор, макроэкономический фактор. Он тоже препятствует развитию хорошего производства. Потому что нормальный потребитель не заинтересован в хорошем качестве. Стул стоит на четырех ногах, не падает, что надо еще? Кому нужны качественные стулья?
Ну есть же тот самый 1% частных школ.
Это не рынок. Ты предлагаешь взять, заточиться, умереть, создать производственную линейку не хуже, чем у немцев ради одного процента? Смеешься? А тогда косты будут большие, тогда ценник будет такой же, как у немцев. Экономика не схлопнется.
«Я являюсь переводчиком с языка образования на язык архитектуры»
В чем сильная сторона компании, которую ты сейчас возглавляешь? Удивительно, но сейчас ты нанимаешь людей. Когда люди косяками идут в неоплачиваемые отпуска, людей увольняют. А у тебя сейчас идет активный хантинг.
Первое наше преимущество: мы построили много школ, и поэтому многому научились. Нас учили лучшие люди, которые есть в образовании. Нам просто повезло с заказчиками. Когда тебе рассказывает Рачевский Ефим Лазаревич, как выглядит школа, как она устроена, или Грудинин рассказывает, как должны выглядеть коридоры ー когда ты работаешь с такими людьми, ты, конечно, учишься фантастически быстро.
Нам повезло попасть на образовательный рынок. Случайно. У меня не было осмысленной стратегии сюда зайти. У нас была смешная история, почему я решила заняться образованием. Потому что мы традиционно занимались офисами. У Martela, у фабрики, была сильная школьная коллекция. Мы довольно много ее привозили в Россию. Была построена школа, дорогая классная школа ー с колоннами, с портьерами, прямо с прекрасными дорогими фасадами. Не буду рассказывать, какая именно. Но заходишь внутрь ー а внутри все так же. Коридоры темные, классы маленькие. Я туда поставила мебелей разных красивых. А ничего не поменялось. Мне финны звонят и говорят: «Слушай, такая поставка классная была. Ты бы фотографии сделала». А я фотографии сделать не могу, потому что то, что внутри, даже с классной мебелью, оно неизлечимо.
Я в следующую школу прихожу и говорю: «Разрешите, я вам интерьер сделаю. Бесплатно, без денег. Попробую вам предложить вариант чуть-чуть поинтереснее». Они согласились. Более того, мы там наваяли раздел архитектуры и интерьеров, как-то с ними прошли экспертизу. И школа была построена. Я подумала: «Класс». У нас есть европейский опыт, который мы тогда уже получили. У нас есть здравый смысл. Мы всегда с огромным уважением относились к директорам, учителям ー они вообще инопланетяне. И мы стали работать в этом направлении.
Ты сама, насколько я помню, филолог по образованию. То есть ты же школы не рисуешь?
Нет.
Функция твоя в компании в том, что ты приходишь и говоришь: «Я знаю, что должно получиться в конце»?
Нет. Я не знаю, что должно получится в конце. Я вообще не представляю, что в конце получится. Лично я являюсь переводчиком с языка образования на язык архитектуры и наоборот. Люди из образования совершенно не понимают, о чем говорят архитекторы. Архитекторы говорят, что ничего нельзя, это нельзя и здесь нельзя. А образованцы вынуждены сидеть и думать: «Черт побери, опять получается коробочка. Параллелепипед, с которым ничего не сможем сделать». И поэтому моя самая главная сила – я умею переводить с одного языка на другой язык, находить возможности и компромиссы, как это сделать изобретательно и творчески.
Финское ДНК российской Martela
Ты начала говорить про то, как ты пошла строить школы. Это же начиналось с цепочки людей, которых нужно нанять. Ты кого в начале наняла?
У меня всегда были архитекторы.
Почему?
Martela ー мебельная компания. Она создавалась в 1945-м году, потому что учредитель компании, господин по фамилии Мартела, поспорил со своим другом на предмет того, может ли Финляндия экспортировать что-то, кроме леса. И господин Мартела подумал, что почему бы не заняться мебелью. Он разработал конструкторское бюро, нанял ребят, которые стали заниматься эргономикой, технологией производства мебели. И действительно он в течение достаточно короткого промежутка времени запустил мебельную фабрику. И качество мебели, ее идея, ее эргономика была такая симпатичная, что он стал продавать не только на территории Финляндии, но и за пределами. Кстати, сын его до сих пор управляет компанией. Хейкки Мартела, он возглавляет совет директоров ー это семейный бизнес.
Когда я познакомилась с финнами, стало понятно, что у финнов немножко по-другому устроено представление относительно того, как они хотят работать в других странах. Обычно нормальная, экономически эффективная компания, развивает дилерскую сеть, дистрибьюторскую сеть. В мебельном бизнесе она редко приходит на территорию другой страны и говорит: «Сейчас я буду тут все продавать». Она, скорее, договорится с местными игроками. Но у «Martela», равно, как и у многих финнов, позиция другая. Им хочется самим быть на месте, им хочется самим смотреть, как устроен рынок, самим вести переговоры, самим продавать. И поэтому компания приняла решение, что она открывает дочку. Она сама заходит на территорию РФ.
Я возглавила этот бизнес, мне было интересно. Я тогда занималась строительством, а строительство, интерьер, архитектура, дизайн ー оно близко и рядом. И как только мы начали работать в Москве, я поняла, что мебель продавать мы не сможем. Это стало понятно после третьего дня знакомства. Потому что у финнов другой подход к офисам.
Как у нас устроено? У нас устроено так, что обычные граждане, сотрудники, сидят «на дровах». Покупают кое-какие столы, стулья, на них можно сидеть, на них можно писать ー ну и нормально, они стоят сто рублей. А топ-менеджеру покупают мебель подороже, побогаче. Статусно должно быть.
У финнов представление другое: они считают, что главный человек в компании ー это секретарь. Он же больше всех сидит на стуле, много работает на телефоне, с людьми. Это нервная работа, поэтому нужен нормальный стул с электрическим приводом и нормальное рабочее кресло. А директору компании мебель вообще не нужна, потому что он в офисе не появляется. И на самом деле у Хейкки Мартела рабочего стола в компании никогда не было. Он приходил, когда ему надо было, занимал какую-то переговорную или свободный рабочий стол и работал.
И представь себе вот этот разрыв: у нас есть очень дешевая мебель для обычных людей и хорошее оснащение для топ-менеджера, а Martela попадает в серединку, на которую спроса в России нет. Никто не купит ваши электрические столы и ваши стулья с пневмо механизмами и прочими регулировками. И мы договорились с финнами, что я буду придумывать, строить и оснащать офисы целиком. То есть прямо проектировать. Чтобы поставить хорошую мебель, надо создать правильную среду, и вообще, мебель не главное. Финны тоже это понимают. У них тоже сформировалось большое архитектурное бюро в итоге.
И мы стали заниматься тем, что придумывали офисы. Поскольку компания иностранная, то уровень доверия клиентов был выше. Заходит к нам, например, норвежская нефтяная компания и открывает здесь офис. Мы помогаем найти помещение, проектируем пространство, нанимаем строителей, занимаемся контролем за сроками, бюджетом, потом оснащаем, поставляем мебель, оборудование. Однажды мы даже проводили вечеринку в честь открытия офиса. Вот так мы жили до какого-то года. Потом рубанул кризис, когда все иностранцы стали сворачиваться, офисы стали коллапсировать. Вот и надо было что-то делать. И тут как раз попалась школа с ужасной архитектурой.
Надо сказать, что тогда ты пережила первый в твоей жизни исход иностранцев ー в смысле в жизни Martela, когда ты стала владельцем российской компании.
Ну да. Они свернулись, сказали, что хотят сосредоточиться на странах Балтии. Я подумала: «Отличная возможность».
Развернуться.
Ну почему, мы и так были развернуты хорошо. Просто мне руки развязали. К этому моменту я стала активнее заниматься образованием. Потому что все-таки традиционно 80% бизнеса Martela – это офисы, офисная среда. Она была одной из компаний, которые придумали концепцию аctivity-based working. Это совершенно другой принцип организации рабочего пространства, не классический. А в образовании финская Martela не так чтобы супер сильна.
Так получилось, что я увидела эту нишу. Мне показалось, что она фантастически любопытна. Количество возможностей просто на порядок больше, чем в офисах. Я имею в виду не финансовых возможностей, конечно ー рынок по емкости существенно меньше. Просто крошечный. Но тем не менее. Поэтому у нас всегда были архитекторы ー с первого дня работы. Просто в этой ситуации стало больше архитекторов, появились технологи. Мы стали заниматься инженерными системами. То есть компания стала наращивать свой проектный офис. И мы продолжаем его наращивать до сих пор.
«У нас нет вертикальной структуры»: роль архитектора в компании
Сейчас тот самый момент, когда к тебе приходят архитекторы с этого небольшого рынка, которые, например, оказались из-за своих гражданских представлений без работы. И ты активно расширяешь штат ー потому что работы прибавилось?
Можно я сделаю замечание?
Да.
Они приходят не потому что их уволили по гражданским соображениям.
А почему?
Потому что каждый специалист ищет место, где ему больше платят, где ему более надежно, где более интересная работа. Понятное дело, что мы даем архитекторам на порядок более амбициозные задачи, больше свободы. Мы нагружаем их, конечно, страшной ответственностью, и у нас потрясающие проекты. Представь себе, ты проектируешь жилой дом. Ну даже красивый, но жилой дом, вот что в нем? Квартиры, входная группа. А тут ты проектируешь школу.
На века.
Дом тоже на века. Нет. Просто школа – это и жилой дом (классы), и ресторан (полноценный пищеблок – столовая), и спортивный зал, и театр, отдельный театр. Это лаборатории, которых не бывает в нормальной фарме. То есть сама по себе идея проектирования школы ー она чумовая по интенсивности технологической, инженерной, инфраструктурой. Она дает тебе богатое разнообразие тех типов активности, которые у тебя, как у архитектора, есть.
Первое наше преимущество заключается в том, что все наши объекты строятся. Обычно в архитектурном бюро есть какой-то процент проектов, идущий в стол. Просто не построенных. Денег не хватило, согласования не прошли, приоритеты у инвестора изменились, еще что-то. Наши проекты молниеносны. У тебя через полтора, через два года готовый дом. Это абсолютно чумовое чувство, когда ты приходишь в это место, которое когда-то придумал. А оно есть. Это вдохновляет любого нормального архитектора, технолога, инженера, хоть кого, меня, тебя наверняка.
Второе наше преимущество в том, что школа – это очень хлопотное дело. Оно нормативно обремененное, тут столько норм, просто застрелиться можно. То есть на порядок сложнее проектировать школу, чем жилой дом. Но это добавляет интеллектуальности процесса. Это заставляет тебя быть более изобретательным, придумать входы, выходы, каким образом мы может что-то переделать и перестроить. Никто об этом не знает кстати. Вот мы точно знаем, что это так и есть.
Ну и, в-третьих, у нас нет вертикальной структуры. Типа есть директор, есть ГАП, супер ГАП, ведущий архитектор, первая категория, восьмая категория, и есть какой-то прораб, который чертит. У нас такого не бывает. У нас очень плоская структура. Поэтому ты приходишь ー и тебе уже дают целую школу. И ты говоришь: «Вот я за нее отвечаю?». Я говорю: «Да». Ты спрашиваешь: «Вот я прямо все решаю?» Ну не все, но да. Наша работа – сформировать инфраструктуру. Естественно у нас есть главный инженер проекта, который присматривает за проектом. Есть люди, которые хорошо шарят в нормативке. У нас есть специалисты в области инсоляции, генпланов. И вместе формируется вот эта возможность тебе, обычному архитектору, построить дом. А он через два года уже будет построен.
«Рынок инертен». Сейчас не до школ?
Звучит шикарно, но сейчас-то не до школ.
Рынок инертен.
Еще никто не понял, что пора сворачиваться?
Я думаю, что это инертность. Все равно проекты большие, они тяжелые, они дорогие. Непросто взять все и свернуть. У нас в портфеле до 24 февраля было 29 проектов. После начала всей этой истории я, видимо, в состоянии глубокой паники, проснувшись в пять утра, решила всем написать сообщение в Whatsapp. «Дорогой инвестор, если вдруг вы подумали, что страшно дальше проектировать, откажитесь от проекта. Я с пониманием к этому отнесусь. Нам тоже надо как-то планировать свою жизнь. И я вам даю шанс выйти из договора без всяких штрафов, санкций. Мы даже денег с вас не возьмем».
И в общей сложности за этот период отказались два проекта, а остальные живы-здоровы. Это не потому что они очень сильные, это не потому что они супер богатые, или не попали под санкции. Я думаю, потому что это инертность. Мы все находимся в растерянности, мы осматриваемся и думаем, как мы будем собираться заново. Ну и, возможно, сейчас не до школ. Возможно, сейчас надо спасать основной бизнес. А может быть, потому что ты уже вложился, и надо закончить проектирование, а потом посмотреть, будем строить или не будем. Может быть так.
Школа ー это всегда личное дело. Человек, который решил построить школу – а у нас много именно людей, мы работаем не с абстракциями под названием «департамент», ー мы работаем с людьми. Человек, у него есть идея построить школу, он в нее верит по-человечески. Это не продиктовано его политическими или пиаровскими нуждами. Это продиктовано его личным хотением. Он хочет сделать доброе дело. И поэтому относится очень лично к нему. Это не так легко взять и убить.
80% наших проектов ー это инвесторские проекты. Это когда есть человек или юридическое лицо, которое хочет построить школу за свой счет. И где-то процентов 20 ー это девелоперские проекты. Это когда девелопер обязан построить школу, и он заказывает у нас проект. Девелоперский проект можно передать частному оператору, и тогда будет частная школа. Но в большинстве своем девелопер передает эти школы городу. Неважно, Москве или другому региональному городу.
А инвесторские проекты, они строятся как: я, человек с состоянием, решил построить школу. И в 80% случаев я ее передам городу безвозмездно. Ну как Грудинин, он построил школу и отдал городу. Школа бесплатная, там учатся обычные дети. Как школа «Адымнар» в Казани, ее построили на средства частных инвесторов. Но она абсолютно бесплатная, в ней учатся обычные ребятишки из Казани. Конечно, есть небольшой процент клиентов, которые строят сетевые школы. Это образовательный бизнес такой. Но это совсем крошечный процент. За шесть лет нашей работы большинство ー это обычные государственные школы. «Академия наук» – обычные дети, Ямальская школа – обычные дети, Альметьевская школа – обычные дети, она бесплатная, никто не берет денег. 548-я школа, ну естественно, государственная школа.
Возможно, в твоем портфеле частные школы ー это не большинство. Но в принципе, если брать те яркие частные школы, которые в России были построены ー Martela почти к каждой из них имеет отношение какое-то. Новая школа в Москве, школа в Иркутске «Точка будущего»…
Она бесплатная для обучения.
Хорошо, она бесплатная. Но это школа, построенная на деньги одного частного инвестора, который мог себе позволить не экономить.
Ну хорошо, ну и классно.
Супер, да. Мой вопрос вот в чем был. Сейчас эти люди, которые могли себе позволить не экономить, строить школы бесплатные и платные, разные ー у них тоже есть дети. И для большинства этих детей путь в европейское образование отрезан.
Какая ты хитрая, я поняла. Ты решила, что будет больше частных школ, построенных для детей состоятельных граждан.
Да. Значит ли это, что появилась новая мотивация, чтобы строить больше классных хороших школ?
Ты знаешь, мне кажется, и раньше строили школы для ребятишек своих, в том числе. Потому что отправляли учиться за границу старшеклассников, да, но а малышню куда девать? Поэтому мы в 2017 году увидели этот бум новых школ. Мы тогда тоже задавали себе вопрос, почему вдруг? Почему до этого обычные граждане не приходили и школы не строили, а потом они начали заниматься школостроительством? И одна из гипотез была: потому что мы хотим счастья для своих ребятишек и поэтому ー почему бы не построить школу для своих и для всех остальных? Наличие своих детей ー хороший мотиватор строить школы. Но не всегда. У нас есть большое количество заказчиков, которые строят не для своих детей.
Но хотят сделать хорошо?
То, что хотят все сделать хорошо ー это факт. У меня есть гипотеза. Я считаю, что человек, который строит школу, он всегда,проходит через магический процесс превращения из человека разного в человека замечательного. Я абсолютно верю в эту магию. Более того, я неоднократно видела, что наши заказчики, вот эти вот люди, которые вкладываются, они сами приходят на площадку, сами проверяют качество строительства. Я этой вовлеченности никогда в жизни не видела в других офисных проектах, ни в одном другом строительном бизнесе. Никогда. То, что Грудинин, строя свою 548-ю школу в Совхозе имени Ленина – он просто там жил каждый вечер и каждый день. Он сам лично ходил и проверял кирпичную кладку, рассказывал как тут нужно, понимаешь ли, малярить и почему тут качество покраски плохое. Это факт.
Когда строилась Хорошкола, тот человек, который придумал ее, который финансировал ー это человек очень большого федерального уровня, очень занятой гражданин ー он каждую ночь устраивал планерки. Он ходил по этой школе, он смотрел за ее качеством. Он разговаривал с этими строителями, как это оптимизируется. Мы проектировали школу «Адымнар» в Казани, и директор строительной компании «Грани» ー я таких людей ни разу в жизни не встречала. Директор строительной компании, генподрядчик ー у него мощная команда, которая могла бы справиться и без него. Но он сам лично проверял каждый дверной косяк. Он смотрел планировочные решения отметок лестниц. Он думал на предмет того, как будут откосы. Надо ли нам алюминиевый профиль или металлический профиль. Какого черта генеральный директор очень крупной компании занимается проектированием сам лично?
На днях мне звонил Геннадий Юрьевич Разницын, это директор компании «Партнер» из Тюмени. Он строит школу в своем жилом комплексе «Ожогино» 3 тысячи квадратных метров, школа маленькая. Боже мой, он сорок минут меня спрашивал: «А вот как ты думаешь, горячий цех мы решили сделать открытым ー может быть, стекло поставим? Вот я вчера был в гостинице в аэропорту и видел стекло. Мне кажется, что это для вентиляции хорошо. А вот тебе не кажется, что будут вентиляционные короба слишком гудеть? И вот знаешь, я посмотрел на актовый зал, акустика мне кажется фиговатая. Давай закроем потолки и еще подумаем. Завтра жду от тебя акустический расчет». Генеральный директор большой компании! Он сам лично занимается этим проектом! Это совершенно потрясающая магия.
В общем, если вас укусил вурдалак, и вы хотите обратно, начинайте строить школы.
Да. Да, это правда.
